Пели, боялись, выжили: ветераны поделились воспоминаниями о Второй мировой войне

Ветераны поделились воспоминаниями о буднях, маленьких праздниках и больших победах той страшной войны, пишет сайт СЕГОДНЯ

«Две недели обутые спали наготове»

Захарию Безверхому из Киевской области в июне будет 102 года. Он держится молодцом: смотрит футбол, читает новости. Чуть подзабывает цифры и факты, но прекрасно помнит, сколько весил ствол 72-миллиметровой пушки, когда он служил в 42-м горно-стрелковом полку. И как в 1932-м с матерью и сестрами штурмовал поезд на Воронеж, спасаясь от голодомора…

«Все пережили. Даже то, чего не надо», — горько вздыхает.

В 1940-м Захарий Безверхий, орудийно-оружейный мастер, демобилизовался. Домой пустили в одежде — латка на плече, латка на штанине.

«И ту отобрали! — сетует он. — В три дня на учет стань и сдай все до обмоток, иначе — суд».

Не успел обжиться — забрали на переподготовку. Там, во Львове, Безверхого застала война. Две недели одетые-обутые спали наготове — чтобы немец сонных не захватил. Не отступали — бежали: все вооружение бросили, одна винтовка оставалась на троих.

«Немец танками прет, а мы пешком! А сзади НКВД пасет, чтобы не разбегались», — вспоминает ветеран.

Питание — что выпросишь у местных. На полях искали овощи. И так «два месяца немцы до Киева гнали». В бою за столицу Безверхого ранили, а через три дня город сдали. Раненых эвакуировали чудом:

«Страшно было, как ранило меня. Народу гибло — тьма! Пополнение приходит — иди винтовку ищи себе: убитых в поле вон сколько», — вытирает глаза ветеран.

Один только запомнился светлый случай.

«Идем — на дороге стоит машина. Бензин, ключи есть, завел — работает, — Захарий Кириллович вспоминает уже с улыбкой. — Мы катались с ребятами, пока бензин не кончился».

«Язык»: немец сам побежал в наш плен

Это воспоминания моего отца, фронтовика, разведчика. 16-летний паренек из Винницы, круглый сирота Витя Корчинский в первые дни войны видел немецких диверсантов, гибель под фашистскими бомбами советского военного аэродрома, уходя от немцев, пробирался днепровскими плавнями, был эвакуирован на Урал, в конце концов попал в Казахстан, в колхоз села Боженовки, единственного русского поселения среди казахов на сотни километров… Там вместе с выселенными из Поволжья немцами стал пастухом. О том, как попал на фронт, и буднях разведчиков, говорит полковник в отставке 94-летний Виктор Борисович Корчинский.

— После гибели племенного быка (в буран упал в колодец, меня судили, дали три года условно) я сам попросился на фронт, прибавив возраст. Попал в запасный полк, где меня определили на сержантские курсы. Оказалось, кстати, что моя судимость нигде зафиксирована не была. Так что я помалкивал… Закончил, попал служить в стрелковую дивизию, причем в «элиту» — дивизионную роту разведки. Там, к примеру, воевали два старшины, имевшие уже по три ордена Славы (кто не знает, это приравнивалось к званию Героя). Воевали с первых дней войны, но так умело, что ни разу даже ранены не были, а каждый взял не один десяток «языков».

Расскажу про такой случай. Командовал группой один из упомянутых старшин. Мы долго приглядывались с передовой, где можно проползти к окопам немцев, наконец выбрали место и пробрались к пулеметному расчету фашистов. Старшина застрелил одного немца, а второй, обер-ефрейтор, здоровенный мужик, сам выскочил к нам из траншеи, может, и рад был в плен (это было в августе 1944-го, примерно там и тогда, где и когда происходило действие знаменитого одноименного романа В. Богомолова. — Авт.). И так с нами добровольно на карачках добрался до наших позиций (хотя немцы открыли бешеный пулеметный огонь). За эту операцию комдив наградил меня медалью «За отвагу» (получить я не успел из-за ранения).

Как-то группе разведчиков, и мне в том числе, поручили отнести мины на передовую (мы как раз заняты не были). Каждый из 10 человек взял под мышку по две мины — и пошли. С первого раза не вышло, вернулись, затем опять пошли. И тут нас накрыло минометным огнем! Мина разорвалась позади меня, почувствовал резкую боль в правой руке. Ранило еще одного разведчика, третий остался цел.

Меня доставили в госпиталь, где и удалили застрявший в локтевой кости осколок величиной с палец. Обезболивающих препаратов не было, меня просто привязали к столу, а сзади стояла медсестра, держала за голову и все время говорила, пытаясь меня отвлечь. Хирург потом лишь удивился, что осколок вообще мне руку не перерезал.

После госпиталя опять был запасный полк, когда узнали, что я в эвакуации окончил училище ФЗО, направили в железнодорожные войска, в полк, расположенный в городе Троицке. Там приходилось работать кочегаром на огромном паровозе ФД, таскавшим воинские эшелоны, за поездку перекидывать из тендера в топку по 20 тонн угля (да еще с моей раненой рукой). Потом — военное училище, служба в разных уголках страны. В этом же полку, где начинал, я встретил Победу, а через много лет и закончил службу полковником, только уже под Ленинградом. И вернулся в родную Украину.

Как танкисты «Наталку-Полтавку» в окопе ставили

Эту необычную историю поведал ветеран Второй мировой луганчанин Борис Федченко. И она не о боях и не о геройских подвигах, а о том, как украинские солдаты, бойцы танкового шахтерского полка, воевавшего в составе Волновахской бригады, сумели в окопных условиях не просто организовать художественную самодеятельность — такое на фронте было не редкость, а поставить классическую оперу «Наталка-Полтавка», причем не имея даже партитуры! Федченко был очевидцем, так как он воевал в бригаде рядовым пехотинцем, потом дослужился до командира танковой роты.

«Пели мы много, в репертуаре были украинские, русские народные песни, песни военного времени, — вспоминал Федченко. — И вот в 1944 году во время одной из коротких передышек от боев решили в полку поставить оперу «Наталка-Полтавка».

Партитуры не было, но замкомандира нашей роты Василий Масол, до войны работавший музыкантом, знал ее от «А» до «Я». В полку была лишь одна девушка с музыкальным слухом и голосом — военфельдшер Оля Приходько. Ей, понятно, досталась роль Наталки. Нашлись и бойцы с красивыми голосами. Главную роль Петра, возлюбленного Наталки, исполнял автоматчик Вася Огурцов, командир танка Иван Волошин пел партию Миколы. Партию Терпилихи было петь некому, но выручил… командир танка Сергей Кривошеев, сыгравший женскую роль. Только выборный, старшина Василий Петровичев, обладавший красивым баритоном, ни слова по-украински не понимал.

«Крепко за него взялся Масол: с подъема до отбоя тренировал, даже в умывальнике заставлял петь, — рассказал ветеран. — Так вышколил «выборного», что тот ему без акцента арию спел».

На премьеру собралось столько зрителей — яблоку упасть было негде. Оркестр заменили пара баянов и гитар. Представление прошло на славу и под гомерический хохот. Представьте, выходит Терпилиха — здоровенная «баба», косая сажень в плечах, в кирзовых сапогах 47 размера и тенором начинает петь! Слух об опере молниеносно распространился по всему корпусу, приглашения артистам следовали одно за другим. А потом было наступление и потери, потери… Многие «артисты» погибли или были ранены в боях под Будапештом и Веной. Сгорел в танке под Кичкиметом у Будапешта Кривошеев-«Терпилиха», были тяжело ранены и увезены в тыловые госпитали другие артисты. А режиссер-постановщик Масол умер от ран вскоре после войны. История с оперой не забылась: после войны бывший командир разведвзвода Петр Каневский написал книгу «Впереди шла разведка», в которой был и эпизод, посвященный «Наталке-Полтавке». Книгу эту, к сожалению, прочли только главные герои: Наталка и Петро (Приходько и Огурцов), остальным артистам не суждено было о ней узнать.